N!kA
Мадемуазе́ль
Сообщения: 170
Реакции: 688
В современном мире понятия философия и философ постепенно превращаются в бранные наименования, насмешливо-уничижительные ярлыки. Становится всё тяжелее произнести их без сарказма и скептицизма, а со стороны тех, кто ей занимается, – стыдливости. От них теперь веет шутовством, бесполезностью, пустозвонством, даже сумасшествием, а в России – ещё и нищетой. Статус мыслителя, в отличие от статуса учёного-специалиста, неуклонно падает, постепенно превращая его в глазах и массовой, и элитарной культуры во фрика. Но в моих словах нет горечи, так как сложившаяся ситуация во многом заслужена, справедлива и даже желательна. Отчасти – это кара за древний первородный грех забвения философией и её мудрейшими представителями её главной миссии, кара за предание цели и упоённую поглощенность средствами.
Толчок мышлению, зовущемуся философским, даёт неотчуждаемая практическая потребность всякого разума иметь ответы на ключевые вопросы человеческого существования: кто я, кто мы, каковы наши место и роль в широком контексте действительности, на что мы можем надеяться и в каком направлении нам следует двигаться, какие цели перед собой ставить и какими ценностями руководствоваться, каковы условия нашего счастья и несчастья, что полезно, а что вредно для нашей жизни. Помимо этих вопросов, касающихся общей картины нашего бытия, в то древнее время, когда наука была на этапе становления и осмысляемая ей область являлась крошечной, чуть ли не все значимые вопросы попадали в ведение философии. С ходом веков область научного знания росла, а философия, хоть и неохотно, вынужденно отдавала ей одну сферу за другой или во всяком случае делала вид, что делится ими: так произошло и с физикой, и с биологией, и даже с математикой. В действительности же, эти темы никогда и не принадлежали ей, и значительная часть проблем в философии возникает именно из-за непонимания этого простого факта. Когда философия вторгается в область наук, она и правда вырождается в шутовство. Что она к тому совершенно непригодна – в этом может собственнолично убедиться любой, открыв учебник по истории философии.
У философии есть своя собственная вотчина – она есть ни что иное как наука и искусство жизни. Её предмет – не какая-то обособленная сфера действительности или её пласт, как это обстоит у всякой частной науки. Она осмысляет и осваивает жизнь в целом и является (по крайней мере в идеале) той точкой, в которой сходятся данные отдельных наук, дабы дать нам возможность подступиться к коренному вопросу: что нам делать? Наука этого ответа дать не может, она лишь объясняет как.
В этом состоят и величие, и слабость философии. Величие потому, что сколь бы мы ни открещивались от философии или не называли её бессмысленной, правда состоит в том, что вне зависимости от нашего мнения по этому поводу, в каждом из нас сидит та или иная философская парадигма. Любой минимально разумный индивид, живущий на этом свете, отталкивается в своём целеполагании, в своих планах и надеждах от определённого набора абсолютно неверифицируемых научным методом ценностей и тезисов об общей картине мироздания и месте в ней человека. Как правило, они скрыты даже от него самого и неощутимо инсталлируются в сознание с самого раннего детства, после чего всю жизнь корректируются культурной, политической и экономической средой, их отдельными агентами влияния и подсистемами. Человек затем как заведённый механизм эти философские программы всю свою жизнь некритически реализует, считая притом саму философию неким бессмысленным излишеством. Однако вопрос, нужна нам философия или нет, вообще не стоит – в той или иной форме она необходимым образом есть в каждом из нас. Вопрос лишь в том, какой философии вы будете следовать: бог знает кем загруженному в ваше сознание в фоновом режиме ширпотребу или же продукту самостоятельного умственного анализа и синтеза. Вопрос, нужна ли человеку философия как сознательный, целенаправленный акт сводится к тому, нужна ли ему свобода и самостоятельность или его устраивает роль марионетки внешних сил и обыкновенно горькая судьба таковых марионеток.
Нет, проблема и слабость философии вовсе не в том, что она излишня или бессмысленна. Её задачи оказываются, судя по всему, чересчур сложны даже для величайших из людей. Потому она терпела столько кризисов и неудач, потому она фактически забыла о своём сугубо практическом, этическом назначении – быть руководителем человека в жизни, а не замкнутым на самое себя средством осмысления проблем и конструирования концепций. Достигнув столь больших успехов в науке, человечество едва ли продвинулось вперёд по дороге мудрости и искусства жить в этом мире. И самая большая сложность состоит в том, что подлинная философия никогда не останавливается на осмыслении, ведь весь его смысл в практике – в возможности и надежде изменить своё существование и, быть может, сам мир вокруг к лучшему. Одна лишь наука сделать этого неспособна. Она – средство, которое мы можем употребить как угодно, смотря по тому, какая идейная начинка сидит в наших головах, огонь, которым можно приготовить еду, обжечься или спалить всё вокруг. Даже прежде чем насладиться плодами прогресса требуется сперва задаться вопросом, какие из них нам нужны, в каких количествах и границах и какую роль они играют в нашей системе ценностей, в какую сторону мы вообще хотим, чтобы этот прогресс двигался. Иными словами, то, насколько полезной покажется нам наука и как мы её применим, во благо или ко злу и что это будут за благо и зло, уже зависит от того, какой философии мы придерживаемся.
Философия есть потому неотъемлемый и самый фундаментальный инструмент конструирования нашей жизни, она должна менять нас, менять мир, иначе в ней и правда нет никакого толка. Нельзя сказать, что данная простая мысль ускользала от мыслителей вовсе, однако она оказалась настолько задвинута в угол и, главное, в таком практическом пренебрежении, что это равноценно забвению. Именно потому в XIX веке Карл Маркс в своих «Тезисах о Фейербахе» в негодовании громогласно заявил: «Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его». Но даже в этих справедливых, в этих революционных словах упущена как минимум половина правды (может быть, важнейшая из двух), а именно – тут не сказано об изменении себя, о том, с чего и следует начинать. Этим грешит вся философия марксизма.
В свете сказанного становится понятно и то, кем является философ. Это вовсе не человек, читающий книги по философии и размышляющий над ними; это также и не тот, кто предлагает свои идеи и формулирует свои философские концепции; разумеется, и не тот, кто читает лекции по философии или выступает на эти темы. Философом является человек, чья теоретическая и практическая (!) задача состоят в постижении и овладении искусством жить. И явление это столь редкое, что мне никогда не было комфортно в среде «мыслящих» людей. Слово это здесь стоит в кавычках не для того, чтобы подвергнуть сомнению тот факт, что они мыслят; последнее – бесспорно. Однако то, о чём они мыслят, никогда не вызывало во мне отклика и казалось от настоящей философии далёким, а то, что они считают возможным остановиться на одной лишь мысли, напротив, вызывало непонимающее отторжение.
Едва ли кто лучше Хаксли в его действительно интересном и глубоком романе «Контрапункт» (в отличие от растиражированного «О дивный новый мир») деконструировал этот интеллектуализм профессиональных надувателей щёк, теоретиков, напрочь забывших о практике:
Философия есть, таким образом, сугубо практическая дисциплина с сугубо же практическими целями, теория в ней является вспомогательным средством. Лишь по злой иронии рока всё оказалось перевернутым с ног на голову: философия стала теорией ради теории, искусством играть словами и жонглировать концептами, а не искусством жить. Не стоит потому винить её в том, что она не смогла исполнить своих громких обещаний. Она и не должна этого делать, она лишь инструмент – их должны исполнить мы сами. А для этого необходимо понять её практическую суть, перестать быть философами языка и идти сложнейшим, тернистым путём философии дела, начав с самих себя. В конечном счёте, именно для этого всё это и задумывалось.
На пути к главной цели освоения искусства жить у философии есть и важнейшая промежуточная задача: борьба с глупостью, демистификация и деконструкция предрассудков, интеллектуальных болезней и идеологических вирусов, мешающих реализации её положительного содержания. И дабы как-то её в заключение охарактеризовать приведу замечательные слова Жиля Делёза из книги «Ницше»:
Толчок мышлению, зовущемуся философским, даёт неотчуждаемая практическая потребность всякого разума иметь ответы на ключевые вопросы человеческого существования: кто я, кто мы, каковы наши место и роль в широком контексте действительности, на что мы можем надеяться и в каком направлении нам следует двигаться, какие цели перед собой ставить и какими ценностями руководствоваться, каковы условия нашего счастья и несчастья, что полезно, а что вредно для нашей жизни. Помимо этих вопросов, касающихся общей картины нашего бытия, в то древнее время, когда наука была на этапе становления и осмысляемая ей область являлась крошечной, чуть ли не все значимые вопросы попадали в ведение философии. С ходом веков область научного знания росла, а философия, хоть и неохотно, вынужденно отдавала ей одну сферу за другой или во всяком случае делала вид, что делится ими: так произошло и с физикой, и с биологией, и даже с математикой. В действительности же, эти темы никогда и не принадлежали ей, и значительная часть проблем в философии возникает именно из-за непонимания этого простого факта. Когда философия вторгается в область наук, она и правда вырождается в шутовство. Что она к тому совершенно непригодна – в этом может собственнолично убедиться любой, открыв учебник по истории философии.
У философии есть своя собственная вотчина – она есть ни что иное как наука и искусство жизни. Её предмет – не какая-то обособленная сфера действительности или её пласт, как это обстоит у всякой частной науки. Она осмысляет и осваивает жизнь в целом и является (по крайней мере в идеале) той точкой, в которой сходятся данные отдельных наук, дабы дать нам возможность подступиться к коренному вопросу: что нам делать? Наука этого ответа дать не может, она лишь объясняет как.
В этом состоят и величие, и слабость философии. Величие потому, что сколь бы мы ни открещивались от философии или не называли её бессмысленной, правда состоит в том, что вне зависимости от нашего мнения по этому поводу, в каждом из нас сидит та или иная философская парадигма. Любой минимально разумный индивид, живущий на этом свете, отталкивается в своём целеполагании, в своих планах и надеждах от определённого набора абсолютно неверифицируемых научным методом ценностей и тезисов об общей картине мироздания и месте в ней человека. Как правило, они скрыты даже от него самого и неощутимо инсталлируются в сознание с самого раннего детства, после чего всю жизнь корректируются культурной, политической и экономической средой, их отдельными агентами влияния и подсистемами. Человек затем как заведённый механизм эти философские программы всю свою жизнь некритически реализует, считая притом саму философию неким бессмысленным излишеством. Однако вопрос, нужна нам философия или нет, вообще не стоит – в той или иной форме она необходимым образом есть в каждом из нас. Вопрос лишь в том, какой философии вы будете следовать: бог знает кем загруженному в ваше сознание в фоновом режиме ширпотребу или же продукту самостоятельного умственного анализа и синтеза. Вопрос, нужна ли человеку философия как сознательный, целенаправленный акт сводится к тому, нужна ли ему свобода и самостоятельность или его устраивает роль марионетки внешних сил и обыкновенно горькая судьба таковых марионеток.
Нет, проблема и слабость философии вовсе не в том, что она излишня или бессмысленна. Её задачи оказываются, судя по всему, чересчур сложны даже для величайших из людей. Потому она терпела столько кризисов и неудач, потому она фактически забыла о своём сугубо практическом, этическом назначении – быть руководителем человека в жизни, а не замкнутым на самое себя средством осмысления проблем и конструирования концепций. Достигнув столь больших успехов в науке, человечество едва ли продвинулось вперёд по дороге мудрости и искусства жить в этом мире. И самая большая сложность состоит в том, что подлинная философия никогда не останавливается на осмыслении, ведь весь его смысл в практике – в возможности и надежде изменить своё существование и, быть может, сам мир вокруг к лучшему. Одна лишь наука сделать этого неспособна. Она – средство, которое мы можем употребить как угодно, смотря по тому, какая идейная начинка сидит в наших головах, огонь, которым можно приготовить еду, обжечься или спалить всё вокруг. Даже прежде чем насладиться плодами прогресса требуется сперва задаться вопросом, какие из них нам нужны, в каких количествах и границах и какую роль они играют в нашей системе ценностей, в какую сторону мы вообще хотим, чтобы этот прогресс двигался. Иными словами, то, насколько полезной покажется нам наука и как мы её применим, во благо или ко злу и что это будут за благо и зло, уже зависит от того, какой философии мы придерживаемся.
Философия есть потому неотъемлемый и самый фундаментальный инструмент конструирования нашей жизни, она должна менять нас, менять мир, иначе в ней и правда нет никакого толка. Нельзя сказать, что данная простая мысль ускользала от мыслителей вовсе, однако она оказалась настолько задвинута в угол и, главное, в таком практическом пренебрежении, что это равноценно забвению. Именно потому в XIX веке Карл Маркс в своих «Тезисах о Фейербахе» в негодовании громогласно заявил: «Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его». Но даже в этих справедливых, в этих революционных словах упущена как минимум половина правды (может быть, важнейшая из двух), а именно – тут не сказано об изменении себя, о том, с чего и следует начинать. Этим грешит вся философия марксизма.
В свете сказанного становится понятно и то, кем является философ. Это вовсе не человек, читающий книги по философии и размышляющий над ними; это также и не тот, кто предлагает свои идеи и формулирует свои философские концепции; разумеется, и не тот, кто читает лекции по философии или выступает на эти темы. Философом является человек, чья теоретическая и практическая (!) задача состоят в постижении и овладении искусством жить. И явление это столь редкое, что мне никогда не было комфортно в среде «мыслящих» людей. Слово это здесь стоит в кавычках не для того, чтобы подвергнуть сомнению тот факт, что они мыслят; последнее – бесспорно. Однако то, о чём они мыслят, никогда не вызывало во мне отклика и казалось от настоящей философии далёким, а то, что они считают возможным остановиться на одной лишь мысли, напротив, вызывало непонимающее отторжение.
Едва ли кто лучше Хаксли в его действительно интересном и глубоком романе «Контрапункт» (в отличие от растиражированного «О дивный новый мир») деконструировал этот интеллектуализм профессиональных надувателей щёк, теоретиков, напрочь забывших о практике:
Несравненно легче знать очень много по истории искусства и высказывать глубокие мысли в области метафизики и социологии, чем знать (интуитивно и по личному опыту) очень много о своих ближних и поддерживать удовлетворительные отношения с друзьями и возлюбленными, с женой и детьми. Жизнь — штука гораздо более трудная, чем санскрит, или химия, или экономика. Интеллектуальная жизнь — это детская игра; вот почему люди интеллекта так легко становятся детьми, а потом идиотами, а в конце концов, как ясно показывает политическая и экономическая история последних столетий, — сумасшедшими, человекоубийцами и дикими зверями. Подавляемые склонности не умирают: они вырождаются, они гноятся, они возвращаются к первобытности. Но пока что быть интеллектуальным младенцем, или сумасшедшим, или зверем гораздо легче, чем гармоничным взрослым человеком. Вот почему (оставляя в стороне другие причины) так велик спрос на высшее образование. Бегство в книги и университеты похоже на бегство в кабаки. Люди хотят забыть о том, как трудно жить по-человечески в уродливом современном мире, они хотят забыть о том, какие они бездарные творцы жизни. Одни топят свою боль в алкоголе, другие (и их гораздо больше) — в книгах и художественном дилетантизме; одни ищут забвения в блуде, танцах, кино, радио, другие — в докладах и в занятиях наукой ради науки. Книги и доклады имеют то преимущество перед пьянством и блудом, что после них не испытываешь ни головной боли, ни того неприятного post coitum triste, которым сопровождается разврат.
Если вы хотите взглянуть на настоящих философов, придётся бросить взгляд далеко вглубь веков, прежде всего, на древних греков и некоторых римлян, от Гераклита, Сократа и Диогена до Сенеки, Эпиктета и Марка Аврелия. Дело не в том, что они были умнее или прозорливее своих потомков, это вовсе не так. Другое важно: они жили тем, что говорили, они были философами не языка, но дела в степени, недостижимой более ни кем после, кроме некоторых религиозных мыслителей. Именно этим они вызывают такое глубокое уважение и восхищение, независимо от того, как мы относимся к их идеям, именно этим они превосходят почти всех тех, кто пришёл после них. В их руках философия была тем, чем она подлинно является, тем, чем она должна быть, чтобы писаться без кавычек: наукой и искусством жизни. Они выдвигали собственные гипотезы о том, как надо жить, и не боялись ставить эксперименты по их воплощению здесь и сейчас. Этими экспериментами была их собственная жизнь, и они не боялись с ней расстаться во имя собственных убеждений, как это сделал Сократ.Должен признаться, до самого последнего времени я тоже относился вполне серьёзно к образованию, философии и науке — ко всем тем видам деятельности, которые мы снабжаем возвышенным ярлыком «Поисков Истины». Я считал Поиски Истины высочайшей задачей человека, а искателей — благороднейшими людьми. Но за последний год я начал понимать, что эти пресловутые Поиски Истины — такое же развлечение, как всё остальное, что это сложный и утончённый суррогат подлинной жизни и что искатели Истины становятся в своём роде такими же глупыми, инфантильными и испорченными, как и пьяницы, чистые эстеты, дельцы и охотники за наслаждениями. Я понял также, что погоня за Истиной просто вежливое наименование любимого времяпрепровождения людей интеллекта, заключающегося в подмене живой сложности реальной жизни упрощёнными, а следовательно, лживыми абстракциями. Но искать Истину гораздо легче, чем изучать искусство цельной жизни, в которой, разумеется, Поиски Истины займут надлежащее место среди прочих развлечений, как то: игра в кегли и альпинизм. Сказанное объясняет (хотя и не оправдывает) моё всё продолжающееся потворство таким порокам, как чтение научной литературы и отвлечённое мышление. Хватит ли у меня когда-нибудь силы освободиться от ленивых привычек интеллектуализма и посвятить всю энергию более серьёзной и трудной задаче — жить полной жизнью? А если даже я попробую избавиться от этих привычек, не обнаружится ли, что эти привычки у меня — наследственные и что я от рождения не способен жить цельной и гармоничной жизнью?
Философия есть, таким образом, сугубо практическая дисциплина с сугубо же практическими целями, теория в ней является вспомогательным средством. Лишь по злой иронии рока всё оказалось перевернутым с ног на голову: философия стала теорией ради теории, искусством играть словами и жонглировать концептами, а не искусством жить. Не стоит потому винить её в том, что она не смогла исполнить своих громких обещаний. Она и не должна этого делать, она лишь инструмент – их должны исполнить мы сами. А для этого необходимо понять её практическую суть, перестать быть философами языка и идти сложнейшим, тернистым путём философии дела, начав с самих себя. В конечном счёте, именно для этого всё это и задумывалось.
На пути к главной цели освоения искусства жить у философии есть и важнейшая промежуточная задача: борьба с глупостью, демистификация и деконструкция предрассудков, интеллектуальных болезней и идеологических вирусов, мешающих реализации её положительного содержания. И дабы как-то её в заключение охарактеризовать приведу замечательные слова Жиля Делёза из книги «Ницше»:
Философия не служит ни государству, ни Церкви, у которых иные заботы. Она не служит никому из власть предержащих. Философия служит тому, чтобы опечаливать. Никого не опечаливающая и никому не досаждающая философия — это не философия. Она служит тому, чтобы наносить вред глупости, она превращает глупость в нечто постыдное. У неё нет иного применения, кроме единственного: изобличать низость во всех формах её проявления.
Существует ли вне философии дисциплина, ставящая себе целью критику всяческих мистификаций, какими бы ни были их источники и цели? Изобличать всякие фикции, без каких реактивные силы не могли бы одержать верх. Разоблачать в мистификации смесь низости и глупости, которая к тому же способствует поразительному сообщничеству жертв и палачей. Наконец, превращать мысль в нечто агрессивное, активное и утверждающее. Делать людей свободными, то есть не смешивающими целей культуры с пользой для государства, морали и религии. Вести бой со злопамятностью и нечистой совестью, заменяющими нам мысль. Побеждать негативное и его ложное обаяние. Кто, как не философ, заинтересован во всем этом?
Философия как критика говорит нам о наипозитивнейшем в ней самой — об осуществлении демистификации. И пусть не торопятся заявлять о провале философии в этом деле. Сколь бы большими ни были глупость и низость, они были бы еще большими, если бы не существовало малой толики философии, в любую эпоху мешавшей им заходить так далеко, как бы им хотелось, запрещавшей им (пусть даже всего лишь по слухам) быть соответственно столь глупой и столь низкой, как каждая из них желала бы со своей стороны. Для них запретны известные крайности, но кто, как не философия, эти крайности запрещает? Кто принуждает их маскироваться, принимая благородные и умные обличья, обличья мыслителей?
© Олег ЦендровскийСуществует, разумеется, и собственно философская мистификация; тому свидетельством догматический облик мысли и карикатура на критику. Но мистификация философии начинается с того момента, когда последняя отказывается от своей роли демистификатора и присоединяется к власть предержащим: когда она отказывается наносить вред глупости, изобличать низость.