Сообщения: 219
Реакции: 181
Ты думаешь почему у меня такая аватарка? До этого у меня всегда стоял муравей
Цитадель Voland'а
- Автор темы Voland
- Дата начала
- Ответы 377
- Просмотры 49K
Voland
Похититель женских сердец
Сообщения: 622
Реакции: 4,289
Наша знакомство произошло в конце 2017 года. Первый момент в воспоминаниях - игра на мафии. Я помню шум пылесоса и крик ребёнка. Ник - собаня. Это был довольно частый игрок в мафию. Ещё тогда я заметил одну черту - доверчивость. Спустя какое-то время, мы начали общаться, переписываться, играть на одних серверах, играть в одни и те же игры.
Тогда мы испытывали взаимный интерес к общению. Диана даже будила меня на учёбу. Я помню эти звонки в 7 часов утра. Я только встаю, а она уже идёт на лыжи:). В дальнейшем мы иногда общались, переписывались, созванивались.
Коренной точкой в разрыве нашей дружбы, по-моему мнению, можно считать конец весны - начало лета. Думаю, во многом виноват я. Мои поступки были очень некрасивыми во многих местах. Только сейчас, осмотрев нашу историю целиком, я начал жалеть о том, что так поступил.
Диана, я не прошу тебя о дружбе. Не прошу тебя о каких-то поблажках. В своё время, я сделал слишком много поступков, которые недостойны мужчины. Пожалуйста, если ты хоть как-то ценишь то, что было, прости меня.
Сообщения: 1,599
Реакции: 6,659
Аминь
Voland
Похититель женских сердец
Сообщения: 622
Реакции: 4,289
"Какие бы у меня с Масей не были разногласия, но я признаю, что он гений в своем роде. Но по моему 15-20 подходов это слишком.
Извините меня, если я кого-то бесил. Я не хотел вас обидеть. Я немножко выпил. Мне всегда нравился Воланд и Зайка, как они рофлили, я хотел быть как они. И начал троллить. Постоянно. Извините меня. Они были мои идеалом, + електроник, я знаю что это ты, Саня, я всегда на мафии ждал твоего слова, ведь ты такой крутой и поднимал мне настроение , когда еще играли на истории. Вы показали мне мне новый уровень. И я мечтал стать таким же как и вы. Таким же смелым и веселым.
Саня, ты топ. Мой ник kanpai. Был. Помню, что я был охранником, когда вел Саня, и я боялся чет сказать что бы он меня не посчитал ебланом тупым, он ведь был моим кумиром, год назад это было. Я тогда мечтал стать частью вашей тусы.
Помню как еще общался с Вовой. Ну на самом деле, я благодарен Ксюше, которая начала со мной общаться когда я был вообще ноунеймом. Вот прям спасибо ей, если бы не она, я бы давно забросил джаил и не попал в эту беседу. Ну и если бы Воланд не кинул приглос тоже." - Oggy.
Его вторая работа в этой теме
Извините меня, если я кого-то бесил. Я не хотел вас обидеть. Я немножко выпил. Мне всегда нравился Воланд и Зайка, как они рофлили, я хотел быть как они. И начал троллить. Постоянно. Извините меня. Они были мои идеалом, + електроник, я знаю что это ты, Саня, я всегда на мафии ждал твоего слова, ведь ты такой крутой и поднимал мне настроение , когда еще играли на истории. Вы показали мне мне новый уровень. И я мечтал стать таким же как и вы. Таким же смелым и веселым.
Саня, ты топ. Мой ник kanpai. Был. Помню, что я был охранником, когда вел Саня, и я боялся чет сказать что бы он меня не посчитал ебланом тупым, он ведь был моим кумиром, год назад это было. Я тогда мечтал стать частью вашей тусы.
Помню как еще общался с Вовой. Ну на самом деле, я благодарен Ксюше, которая начала со мной общаться когда я был вообще ноунеймом. Вот прям спасибо ей, если бы не она, я бы давно забросил джаил и не попал в эту беседу. Ну и если бы Воланд не кинул приглос тоже." - Oggy.
Его вторая работа в этой теме
Voland
Похититель женских сердец
Сообщения: 622
Реакции: 4,289
Немного худлита!
Михаил Булгаков. Стальное горло. Короткий рассказ.
Мы остались одни в операционной. Персонал, я и Лидка — девочка. Она, голенькая, сидела на столе и беззвучно плакала. Ее повалили на стол, прижали, горло ее вымыли, смазали иодом, и я взял нож, при этом подумал «Что я делаю?». Было очень тихо в операционной. Я взял нож и провел вертикальную черту по пухлому белому горлу. Не выступило ни одной капли крови. Я второй раз провел ножом по белой полоске, которая выступила меж раздавшейся кожей. Опять ни кровинки. Медленно, стараясь вспомнить какие-то рисунки в атласах, я стал при помощи тупого зонда разделять тоненькие ткани.
И тогда внизу раны откуда-то хлынула темная кровь и мгновенно залила всю рану и потекла по шее. Фельдшер тампонами стал вытирать ее, но она не унималась. Вспоминая все, что я видел в университете, я пинцетами стал зажимать края раны, но ничего не выходило. Мне стало холодно, и лоб мой намок. Я остро пожалел, зачем пошел на медицинский факультет, зачем попал в эту глушь. В злобном отчаянии я сунул пинцет наобум, куда-то близ раны, зашелкнул его, и кровь тотчас же перестала течь. Рану мы отсосали комками марли, она предстала передо мной чистой и абсолютно непонятной. Никакого дыхательного горла нигде не было. Ни на какой рисунок не походила моя рана. Еще прошло минуты две-три, во время которых я совершенно механически и бестолково ковырял в ране то ножом, то зондом, ища дыхательное горло.
И к концу второй минуты я отчаялся его найти «Конец, — подумал я, — зачем я это сделал? Ведь мог же я не предлагать операцию, и Лидка спокойно умерла бы у меня в палате, а теперь умрет с разорванным горлом, и никогда, ничем я не докажу, что она все равно умерла бы, что я не мог повредить ей…» Акушерка молча вытерла мой лоб. «Положить нож, сказать: не знаю, что дальше делать», — так подумал я, и мне представились глаза матери. Я снова поднял нож и бессмысленно, глубоко и резко полоснул Лидку. Ткани разъехались, и неожиданно передо мной оказалось дыхательное горло.
— Крючки! — сипло бросил я.
Фельдшер подал их. Я вонзил один крючок с одной стороны, другой — с другой, и один из них передал фельдшеру. Теперь я видел только одно: сероватые колечки горла. Острый нож я вколол в горло — и обмер. Горло поднялось из раны, фельдшер, как мелькнуло у меня в голове, сошел с ума: он стал вдруг выдирать его вон. Ахнули за спиной у меня обе акушерки.
Я поднял глаза и понял, в чем дело: фельдшер, оказывается, стал падать в обморок от духоты и, не выпуская крючка, рвал дыхательное горло «все против меня, судьба, — Подумал я, — теперь уж, несомненно, зарезали мы девочку, — и мысленно строго добавил: — Только дойду домой — и застрелюсь…» Тут старшая акушерка, видимо, очень опытная, как-то хищно рванулась к фельдшеру и перехватила у него крючок, причем сказала, стиснув зубы:
— Продолжайте, доктор…
Фельдшер со стуком упал, ударился, но мы не глядели на него. Я вколол нож в горло, затем серебряную трубку вложил в него. Она ловко вскользнула, но Лидка осталась недвижимой. Воздух не вошел к ней в горло, как это нужно было. Я глубоко вздохнул и остановился: больше делать мне было нечего. Мне хотелось у кого-то попросить прощенья, покаяться в своем легкомыслии, в том, что я поступил на медицинский факультет. Стояло молчание.
Я видел, как Лидка синела. Я хотел уже все бросить и заплакать, как вдруг Лидка дико содрогнулась, фонтаном выкинула дрянные сгустки сквозь трубку, и воздух со свистом вошел к ней в горло, потом девочка задышала и стала реветь. Фельдшер в это мгновение привстал, бледный и потный, тупо и в ужасе поглядел на горло и стал помогать мне его зашивать.
Сквозь сон и пелену пота, застилавшую мне глаза, я видел счастливые лица акушерок, и одна из них мне сказала:
— Ну и блестяще же вы сделали, доктор, операцию.
Михаил Булгаков. Стальное горло. Короткий рассказ.
Мы остались одни в операционной. Персонал, я и Лидка — девочка. Она, голенькая, сидела на столе и беззвучно плакала. Ее повалили на стол, прижали, горло ее вымыли, смазали иодом, и я взял нож, при этом подумал «Что я делаю?». Было очень тихо в операционной. Я взял нож и провел вертикальную черту по пухлому белому горлу. Не выступило ни одной капли крови. Я второй раз провел ножом по белой полоске, которая выступила меж раздавшейся кожей. Опять ни кровинки. Медленно, стараясь вспомнить какие-то рисунки в атласах, я стал при помощи тупого зонда разделять тоненькие ткани.
И тогда внизу раны откуда-то хлынула темная кровь и мгновенно залила всю рану и потекла по шее. Фельдшер тампонами стал вытирать ее, но она не унималась. Вспоминая все, что я видел в университете, я пинцетами стал зажимать края раны, но ничего не выходило. Мне стало холодно, и лоб мой намок. Я остро пожалел, зачем пошел на медицинский факультет, зачем попал в эту глушь. В злобном отчаянии я сунул пинцет наобум, куда-то близ раны, зашелкнул его, и кровь тотчас же перестала течь. Рану мы отсосали комками марли, она предстала передо мной чистой и абсолютно непонятной. Никакого дыхательного горла нигде не было. Ни на какой рисунок не походила моя рана. Еще прошло минуты две-три, во время которых я совершенно механически и бестолково ковырял в ране то ножом, то зондом, ища дыхательное горло.
И к концу второй минуты я отчаялся его найти «Конец, — подумал я, — зачем я это сделал? Ведь мог же я не предлагать операцию, и Лидка спокойно умерла бы у меня в палате, а теперь умрет с разорванным горлом, и никогда, ничем я не докажу, что она все равно умерла бы, что я не мог повредить ей…» Акушерка молча вытерла мой лоб. «Положить нож, сказать: не знаю, что дальше делать», — так подумал я, и мне представились глаза матери. Я снова поднял нож и бессмысленно, глубоко и резко полоснул Лидку. Ткани разъехались, и неожиданно передо мной оказалось дыхательное горло.
— Крючки! — сипло бросил я.
Фельдшер подал их. Я вонзил один крючок с одной стороны, другой — с другой, и один из них передал фельдшеру. Теперь я видел только одно: сероватые колечки горла. Острый нож я вколол в горло — и обмер. Горло поднялось из раны, фельдшер, как мелькнуло у меня в голове, сошел с ума: он стал вдруг выдирать его вон. Ахнули за спиной у меня обе акушерки.
Я поднял глаза и понял, в чем дело: фельдшер, оказывается, стал падать в обморок от духоты и, не выпуская крючка, рвал дыхательное горло «все против меня, судьба, — Подумал я, — теперь уж, несомненно, зарезали мы девочку, — и мысленно строго добавил: — Только дойду домой — и застрелюсь…» Тут старшая акушерка, видимо, очень опытная, как-то хищно рванулась к фельдшеру и перехватила у него крючок, причем сказала, стиснув зубы:
— Продолжайте, доктор…
Фельдшер со стуком упал, ударился, но мы не глядели на него. Я вколол нож в горло, затем серебряную трубку вложил в него. Она ловко вскользнула, но Лидка осталась недвижимой. Воздух не вошел к ней в горло, как это нужно было. Я глубоко вздохнул и остановился: больше делать мне было нечего. Мне хотелось у кого-то попросить прощенья, покаяться в своем легкомыслии, в том, что я поступил на медицинский факультет. Стояло молчание.
Я видел, как Лидка синела. Я хотел уже все бросить и заплакать, как вдруг Лидка дико содрогнулась, фонтаном выкинула дрянные сгустки сквозь трубку, и воздух со свистом вошел к ней в горло, потом девочка задышала и стала реветь. Фельдшер в это мгновение привстал, бледный и потный, тупо и в ужасе поглядел на горло и стал помогать мне его зашивать.
Сквозь сон и пелену пота, застилавшую мне глаза, я видел счастливые лица акушерок, и одна из них мне сказала:
— Ну и блестяще же вы сделали, доктор, операцию.
Сообщения: 17
Реакции: 154
хех
Сообщения: 229
Реакции: 178
Да эти танкисты все такие. Одну сменку на заводике отработал, домой пришёл, уебал леща жене, сыну, бабке, коту. Уебашил пельмени с борщом, запил палёной водярой и пошёл играть в лучшую игру))0)
P.S. было вкусно, на отрыги и на причмокивания вздрочнул так сказать
Voland
Похититель женских сердец
Сообщения: 622
Реакции: 4,289
Всем хай! Предлагаю за оскорбления не давать бан, а давать мут. Баны ведут ещё к большей агрессии и конфликтам. В основном, люди играют компаниями, и если банят одного человека за оскорбления - компания переходит на другой сервер. Мут - гораздо болезненней переживать. Когда дают бан человек просто забивает на проект, а когда дают мут, он пытается поиграть нормально, но у него не получается играть в больше половину игр и в следующий раз он думает, надо ли шутить про чью-нибудь мать или нет. Jailbreak- это человеческий фактор, надо лишать собаку не жизни , а зубов и закрывать им пасть намордником.
Просто много креативных и интересных людей, отлетали из-за того, что заходили на сервер пьяные или под веществами и проходили по родителям.
Просто много креативных и интересных людей, отлетали из-за того, что заходили на сервер пьяные или под веществами и проходили по родителям.
Voland
Похититель женских сердец
Сообщения: 622
Реакции: 4,289
Андре Моруа. Открытка. Короткий рассказ.
Мне было четыре года, - сказала Натали, - когда моя мать оставила отца и вышла замуж за этого напыщенного немца. Я очень любила папу, но он был безвольным человеком, каким-то смиренным. Он и не настаивал, чтобы меня оставили с ним в Москве. Вскоре, сама того не желая, я все больше восхищалась отчимом. Но все же я не хотела называть его отцом, и в конце концом мы сошлись на том, что я стану звать его Гайнрих, как мама.
Мы прожили в Лейпциге три года, а потом маме пришлось поехать в Москву, чтобы уладить там кое-какие дела. Она вызвала отца по телефону и очень сердечно с ним беседовала, и даже обещала послать меня к нему на денек. Меня очень взволновала предстоящая встреча с отцом и с домом, где я жила раньше, и о котором у меня сохранились самые чудесные воспоминания.
Все оказалось, как я ожидала. Швейцар у парадного входа, большой заснеженный двор, все было как в моих воспоминаниях. Отец же изо всех сил старался, чтобы этот день прошел интересно. Он купил мне новые игрушки, заказал великолепный завтрак, а на вечер в саду приготовил маленький фейерверк.
Отец был очень добрым человеком, но страшно неловким, и все, что он с такой любовью для меня приготовил, потерпело провал. При виде игрушек мне еще жальче стало прежних, и я все настойчивее требовала именно те, старые, а он все не мог их найти. Парадный завтрак готовили слуги, за которыми не следил зоркий глаз хозяйки, и меня стошнило. Вечером одна из ракет упала на крышу и через дымоход попала в мою бывшую детскую, где подожгла ковер. Чтобы потушить вспыхнувший было пожар, весь дом всполошился, все стали цепочкой с ведрами, а отец обжег себе руку. Так что этот день, который он так старался сделать ярким и радостным, оставил в моей памяти лишь языки пламени и больничный запах перевязки.
Когда вечером за мной пришла моя «фрейлайн», я сидела вся в слезах. Я была совсем маленькой, но очень чувствительной, и очень живо воспринимала малейшие оттенки чувств. Я знала, что отец любит меня, и что он хотел все устроить возможно лучше, и что все это не удалось. Мне было жаль его, и все же немного стыдно за его неловкость, но мысли свои мне выдавать не хотелось, так что я пыталась ему улыбаться, и все же плакала.
Прощаясь со мной, отец сказал мне, что в России на Рождество принято дарить друзьям цветные открытки, и что он купил для меня такую открытку и надеется, что она мне понравится. Когда я сейчас вспоминаю эту открытку, я понимаю, что она была безобразна. Но тогда, насколько помнится, мне нравился и сверкающий снег из буры, и красные звезды, подклеенные под синей прозрачной бумагой, которая должна была изображать ночь, и санки, которые двигались на картонных шарнирах и как будто стремились сбежать с открытки… Я поблагодарила отца, мы с ним расцеловались и я ушла. А потом была революция и я никогда больше его не встречала.
Моя «фрейлайн» привела меня в гостиницу, где меня ждали мать и отчим. Они собирались в гости к друзьям и как раз переодевались. Мама стояла в белом платье и жемчужном колье, Гайнрих был во фраке. Он спросил меня, как я провела этот день. Я с вызовом в голосе ответила, что все было чудесно и рассказала про фейерверк, но и словом не обмолвилась о пожаре. Потом, наверное, чтобы подчеркнуть щедрость отца, показала свою открытку.
Мама взяла ее у меня и расхохоталась.
- Боже, - сказала она, - бедный Пьер, он все такой же! Какая находка для музея ужасов!
Гайнрих, который в это время смотрел на меня, склонился к маме и лицо у него было расстроенное.
- Ладно, - сказал он, - ладно! Не надо при девочке…
Он взял у меня из рук злосчастную открытку, и молча, улыбаясь, рассматривал снежные блестки, подвигал санки на шарнирах, и сказал:
- Знаешь, это самая изумительная открытка, какую мне довелось увидеть. И ты ее храни!
Мне было всего семь лет, но я знала, что он лжет, что как и мама он находит открытку безобразной, и что оба они правы, но что из жалости и великодушия Гайнрих заступился за моего неудачливого отца.
Открытку я порвала и именно с этого дня возненавидела отчима.
Мне было четыре года, - сказала Натали, - когда моя мать оставила отца и вышла замуж за этого напыщенного немца. Я очень любила папу, но он был безвольным человеком, каким-то смиренным. Он и не настаивал, чтобы меня оставили с ним в Москве. Вскоре, сама того не желая, я все больше восхищалась отчимом. Но все же я не хотела называть его отцом, и в конце концом мы сошлись на том, что я стану звать его Гайнрих, как мама.
Мы прожили в Лейпциге три года, а потом маме пришлось поехать в Москву, чтобы уладить там кое-какие дела. Она вызвала отца по телефону и очень сердечно с ним беседовала, и даже обещала послать меня к нему на денек. Меня очень взволновала предстоящая встреча с отцом и с домом, где я жила раньше, и о котором у меня сохранились самые чудесные воспоминания.
Все оказалось, как я ожидала. Швейцар у парадного входа, большой заснеженный двор, все было как в моих воспоминаниях. Отец же изо всех сил старался, чтобы этот день прошел интересно. Он купил мне новые игрушки, заказал великолепный завтрак, а на вечер в саду приготовил маленький фейерверк.
Отец был очень добрым человеком, но страшно неловким, и все, что он с такой любовью для меня приготовил, потерпело провал. При виде игрушек мне еще жальче стало прежних, и я все настойчивее требовала именно те, старые, а он все не мог их найти. Парадный завтрак готовили слуги, за которыми не следил зоркий глаз хозяйки, и меня стошнило. Вечером одна из ракет упала на крышу и через дымоход попала в мою бывшую детскую, где подожгла ковер. Чтобы потушить вспыхнувший было пожар, весь дом всполошился, все стали цепочкой с ведрами, а отец обжег себе руку. Так что этот день, который он так старался сделать ярким и радостным, оставил в моей памяти лишь языки пламени и больничный запах перевязки.
Когда вечером за мной пришла моя «фрейлайн», я сидела вся в слезах. Я была совсем маленькой, но очень чувствительной, и очень живо воспринимала малейшие оттенки чувств. Я знала, что отец любит меня, и что он хотел все устроить возможно лучше, и что все это не удалось. Мне было жаль его, и все же немного стыдно за его неловкость, но мысли свои мне выдавать не хотелось, так что я пыталась ему улыбаться, и все же плакала.
Прощаясь со мной, отец сказал мне, что в России на Рождество принято дарить друзьям цветные открытки, и что он купил для меня такую открытку и надеется, что она мне понравится. Когда я сейчас вспоминаю эту открытку, я понимаю, что она была безобразна. Но тогда, насколько помнится, мне нравился и сверкающий снег из буры, и красные звезды, подклеенные под синей прозрачной бумагой, которая должна была изображать ночь, и санки, которые двигались на картонных шарнирах и как будто стремились сбежать с открытки… Я поблагодарила отца, мы с ним расцеловались и я ушла. А потом была революция и я никогда больше его не встречала.
Моя «фрейлайн» привела меня в гостиницу, где меня ждали мать и отчим. Они собирались в гости к друзьям и как раз переодевались. Мама стояла в белом платье и жемчужном колье, Гайнрих был во фраке. Он спросил меня, как я провела этот день. Я с вызовом в голосе ответила, что все было чудесно и рассказала про фейерверк, но и словом не обмолвилась о пожаре. Потом, наверное, чтобы подчеркнуть щедрость отца, показала свою открытку.
Мама взяла ее у меня и расхохоталась.
- Боже, - сказала она, - бедный Пьер, он все такой же! Какая находка для музея ужасов!
Гайнрих, который в это время смотрел на меня, склонился к маме и лицо у него было расстроенное.
- Ладно, - сказал он, - ладно! Не надо при девочке…
Он взял у меня из рук злосчастную открытку, и молча, улыбаясь, рассматривал снежные блестки, подвигал санки на шарнирах, и сказал:
- Знаешь, это самая изумительная открытка, какую мне довелось увидеть. И ты ее храни!
Мне было всего семь лет, но я знала, что он лжет, что как и мама он находит открытку безобразной, и что оба они правы, но что из жалости и великодушия Гайнрих заступился за моего неудачливого отца.
Открытку я порвала и именно с этого дня возненавидела отчима.
